Книга Доброволец. На Великой войне - Сергей Бутко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Вперед, братцы!
Казаки мелькали в дыму, срывались вниз, падали и все же ворвались в окопы, где моментально началась жесточайшая рукопашная. А следом за ними на хребет уже взбирались, ругаясь, пехотинцы. Их тоже не остановишь – идут «на автопилоте». Стремительным живым потоком они проносятся через несколько хребтов и выдыхаются лишь перед спуском в широкую, уходящую вдаль венгерскую равнину. У-у-х! Неужели мы наконец-то выберемся из этих гор, ступим на нормальную землю? Похоже, что ступим.
* * *
Не отрываясь от бинокля, я смотрю на тянущуюся на много километров вперед совершенно ровную степь. Сюда, именно сюда много веков назад пожаловали унгры, а их далекие потомки из Гонведа[120] с криком «Райта! Райта!» уже вовсю бросаются в бой, воюя за Австро-Венгерскую корону. Но сейчас венгров вблизи не видно. Зато видна железная дорога, ведущая к станции. Туда уже подходят военные эшелоны. Началось какое-то мельтешение. А вот и к австрийцам подкрепление пожаловало. Ба, германцы! Из вагонов быстро выскакивают люди в шипастых касках, сбрасывают на ходу в кучу амуницию, выстраиваются…
Как по команде они что-то разом подносят к губам, как будто выпивая для храбрости. Чтоб тебя! Выходит, прав оказался Садовский, когда говорил, что германские войска понемногу продолжают снабжать искусственным бальзамом Беовульфа, несмотря на то что Нафферта, как и его исследований, благодаря нашему вмешательству уже нет. Вижу все ту же волну хаотично наступающих безумцев-берсерков. Но сейчас не февраль, а май пятнадцатого, и снарядов у нас достаточно. Сейчас раздастся команда: «Беглый огонь без очереди!» Дивизион оживет, начнет своей шрапнелью вырывать из несущегося к нам бешеного стада целые кучи. Однако берсеркам тоже помогает артиллерия, и вот уже занятые нами окопы в дыму. Мы не уходим, держим оборону. Строчит «Максим», свистят пули, берсерки лезут вверх по склону, падают целыми шеренгами, но упавших немедленно подминают под себя все новые и новые наступающие. Так, пожалуй, и доберутся до нас, тем более что наша артиллерия уже замолчала.
– Держать оборону!!! – ревет Унгерн, сжимая в одной руке шашку, а другой размахивая револьвером. Барона сбивает с ног по-обезьяньи прыгнувший берсерк. Следом за ним прут другие. Прорвались, сволочи! Но мы не отступим. Мой нож мелькает зигзагами, но тут что-то острое впивается в правую руку, и клинок падает вниз. А после раздался грохот, на меня навалилось что-то тяжелое и стало упорно и безжалостно душить. Я хотел повернуться, закричать, но не смог. Во рту, в глазах полно земли и камней, дышать нечем. Потом я словно поехал куда-то плавно и мягко по наклонной плоскости под смех Мишки Власова. Завертелись какие-то красные шары. Хрен с тобой – давай порулим «автобусом» вместе…
Удар в нос нашатырем! Я лежу у нашей батареи, а возле меня суетится санитар. Рука сильно болит, но жить буду. Интересно, сколько у меня уже ранений накопилось за все время пребывания на фронте? Не пора ли «Георгия» вручать. После, Михаил Иванович, все после, а пока…
– Немцы взяли окопы? – спросил я у санитара. Ответ отрицательный. Окопы не взяты, даже несмотря на удар тяжелой австрийской пушки, чей снаряд едва не похоронил меня. Зомби, блин, из снарядной могилы выбравшийся. Встаю, мотаюсь от слабости, баюкаю перевязанную и вдетую в петлю руку. Похожие на негров Анциферов и Суетин помогают идти хромающему Унгерну. Барон выглядит не лучше.
– Роман Федорович, с вами все в порядке? – спросил я его.
Унгерн поднял глаза, дикие, блуждающие, наполненные первобытной яростью. На лице застыло выражение торжества.
«Волк дорвался до крови», – подумал я, вновь стиснув зубы от боли. Раненая рука не дает покоя, с ней я промаялся весь оставшийся день, а ближе к вечеру поплелся к себе в палатку. Скверно. Повсюду пахнет кровью, и от этого запаха кружится голова. Поспать бы, но сон покинул меня. Лежу, пялюсь в потолок, а перед глазами мелькают картины прошлого. И сердце сжимается от осознания того, что теперь родное двадцать первое столетие от меня невообразимо далеко. Эх, сейчас бы в нашу городскую баньку «Оазис» сходить. Там тебе и парилка, и бассейн, и массажное кресло, и бильярд.
А еще лучше вернуть время назад и ровнехонько до того момента, как шеф вздумал меня отправить к «Штыку». Вернуть и сказать начальству: «Не могу я поехать». Уволит? Не уволит. Поворчит, поругает, а затем предложит поехать, но позже. Может, тогда вместо меня с Бакуниными кто-то другой «вирусом-квартирусом» побудет?
Но увы, теперь все эти многочисленные предположения остаются несбыточными миражами. Как и вариант с возвращением домой, в свое время. Что теперь?
К черту! К черту эти старинные часы, которые идут, не обращая внимания на других! Возможно все!.. Мы просто пока не знаем путей возвращения. Но они обязательно найдутся, и тогда… Дом. Милый дом…
Сегодняшнее утро стало настоящим шоком для нашей пехоты, в мгновение ока оставшейся без артиллерии. За ночь та куда-то подевалась. Лишь позже выяснилось, что дивизион получил приказ и был переброшен севернее нашего участка.
Многим такая перемена пришлась не по нутру. Я лично слышал, как Унгерн в который уже раз самым грубейшим образом, нарушая субординацию и дисциплину, скандалил по этому поводу с самим командиром дивизии генералом Добротиным, могучим дядькой с пышными усами и закрытым черной повязкой правым глазом. И эмоции барон не сдерживал:
– Ваше превосходительство, это просто недопустимо! Как нам воевать без артиллерии, когда у неприятеля она есть?!
– А что мы можем поделать? – как будто виновато оправдывался генерал. – Вчера где-то севернее немцы прорвали наш фронт. Туда сейчас спешно стягиваются силы.
– Да где же прорыв?! Неужели нельзя его как-нибудь ликвидировать без нашей артиллерии?
– Значит, никак нельзя.
– Что же мы будем делать?!
– Удерживать занятые позиции…
Вот такое у нас утречко выдалось. Опять прореха в наступлении образовалась, а мы тут одни против врага, судя по всему, под завязку снабженного вполне пригодным к использованию и не таким уж и суррогатным бальзамом Беовульфа. Плюс «дела семейные».
– Куда стерва делась?! (пи! пи! пи!) Куда?! – бушевал Корсаков. Вместе с артиллерией сегодня ночью куда-то запропастилась его венгерка, а под утро телефонисты отряда с ног сбились, чиня изрезанные провода. Шпионка? Эта мысль не раз озвучивалась вслух, но наш фейерверкер и слушать ничего не хотел, как и Унгерн, выстроивший свою изрядно поредевшую сотню и приказавший до последнего вместе с пехотой оборонять окопы. Никто решение командира, разумеется, не оспаривает, но я с раненой рукой в окопы не лезу, а прямо сейчас гляжу в цейсовскую стереотрубу и вижу, как на стоящих в низине германских позициях за ночь произошли изменения. Туда натаскали каких-то труб, стоящих сейчас под углом в сорок пять градусов. У труб суетится вражеская пехота. Неужели это…
